ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СОНЕТ

Я не знаю, откуда начать мне этот рассказ.
Я не знаю, как вообще можно начать рассказ.
Всем известно, что остаётся в руке
И что думает ящерица, остановившаяся отдышаться
В тени камня в доброй миле от смущённого обладателя
Тёпло-прохладного хвостика, чешуйчатого ничего.
Потрясая этим ничем в полуденном тягучем растворе
Желания знать, ужаса знать, я начинаю рассказ
И тут же скатываюсь в кучку эпитетов,
Обманывая себя надеждой жемчужна зерна.
Если по когтю судить обо льве,
Лев получается жёлтой, громадной, грубой пластиной
С обломанным краем. По когтю – не угадать
Коротеньких волосков в звериных ушах,
Гулкого глаза, отразившего озеро,
Отразившее плеск пеликаньих крыльев.
Если судить о тебе по тому, что осталось в руках,
Получается отраженье в глазу
Отраженья летящих над озером.
Если ж судить по тебе о том, что осталось в руках, –
На берегу пересохшего озера стервятник,
Как устрицу бездельник в приморском кафе,
Всасывает трепещущий глаз околевшего льва.

@темы: поэзия, полина барскова

---

Союз И

Мы встретились в воскресение нет не то
Мы встречались и раньше но это было не то
Ты кофе пил через трубочку да ну и что
Голь перекатная птица залётная конь в пальто.
И ты взял меня за руку взял меня на руку взял меня.
И дерево в красных ягодах и гора и гора
И мы смеялись и слушали и Господи всё фигня
И дерево в красных ягодах и кора и кора.
И мы имели друг друга не останавливаясь как звери в бойницах нор.
И хоть всякая тварь после событья печальная да мы не всякая тварь.
И мы росли из всякого сора и мы разгребали сор.
И ты втирал мне в кожу зёрна жемчужны. Вот уже и январь,
И у нас тут, я извиняюсь, магнолии распустили пёсьи свои языки
Розовые на сером фоне осадков, и каждый раз, проходя
Мимо этих чудес, вспоминаю запах твоей руки,
Оторванной от меня, оторванной от тебя.

@темы: поэзия, полина барскова

---

МАТЕРИНСТВО И ДЕТСТВО
Ещё одно пражское впечатление

Неподалёку от места, где покоится Доктор Кафка,
Где были бы объяснимы сувениры, туристы, давка,
Там пустота, изумрудным плющом зарастает лавка.
Посижу-посижу да пойду.
Налево направо прямо.
Износившийся крест, унылая кошка, яма.
Подпоручик Такой-то, Аверченко, рядом – мама
Одного из любимых нами (тобой и мною)
Увлажнителей дум, укрывателей пеленою
Скушной правды о жизни (она-де подобна гною)
Вот лежит на обочине Праги. Одна, бедняга.
И могила над ней – неряшка и растеряха,
И сидит над ней и чешет живот дворняга,
И мычит вдали таинственым шумом Прага.
Вот лежит на окраине Праги, под влажной хвоей.
Так темно и тихо. Я думаю, Дафнис с Хлоей
Беспрепятственно здесь предались бы своим забавам
На ковре смолисто-душистом, живом и ржавом.
На окраине Праги лежит его мама, та, что
Поливала его в тазу из ковша и пела.
И ему казалось, что вся она – словно башня,
В темноту уходило, взлетало, вздымалось тело
Великанши, а он был комочком, комком и комом
Под её рукой – комочком, комком и комом.
От её руки тянуло теплом и домом
В те поры, когда нигде уж не пахло домом
Для него. Но даже это тепло и прелесть,
И прозрачность её, и мнительность, и картавость,
Как любые формы любви, наконец, приелись,
Ничего не осталось.
Умирала она одна – он не смог приехать,
Расценив подобный порыв – как порыв, как прихоть.
И остался там, где сидел: за столом, в очочках,
Кошка мрачно копалась в оставленных ей кусочках,
Птица круглым безжизненным глазом смотрела прямо,
И ему сказали, что в Праге скончалась мама.
Горе горе и горе – он голый лежит на белом,
А она смеётся в своей вышине, как башня,
И жемчужным телом и звёздным телом и снежным телом
Закрывая от слова "странно" и слова "страшно".

@темы: поэзия, полина барскова

---

ТЕРЦИНЫ СВАДЕБНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ

Вышел Тёрнер из тумана.
Вынул парус из кармана.
Замужество. Конец Романа.

Вот в углу висит Кокошка,
Пёстрый, праздный, как кукушка.
На ладонях Девы – Крошка –

Уж волхвы крадутся к Детке.
Уж плоды спадают с ветки.
Не играть нам больше в прятки,

В жмурки, в салочки, в пятнашки.
Вот – Сусанны-замарашки
Жирный бок сквозь шёлк рубашки

Жадным старцам на забаву
Выставлен. Вот гонят свару
Гончих через переправу:

Слюнявы морды, мокры лапки.
И охотник в чёрной шапке,
И охотник в красной шапке

Смотрят вдаль, где луч мелькает.
Старый пёс хрипит, рыгает,
Старый конь летит, мигает.

Небо – персик на изломе.
Юный муж лежит в шезлонге
В укоризненной истоме,

Утомлённый сытной лаской,
Обведён небесной краской,
Выделяется на адской

Местности, – так фрукты, грозди
На фламандском натюрморте
Проступают – жженьем плоти.

Не играть нам больше в салки.
Не бежать на смех русалки.
Не лежать на хладном шёлке

В мастерской в неловкой позе.
Не щипать июльской грозди.
Нам – напиться едкой грусти

Осенью в горящем парке,
Где собаки и цыганки,
И ещё почти что жарки

Вечера, и я ещё
Смотрю без страха и упрёка
На волшебное лицо.
На волшебное кольцо.
И ещё до снега – долго.
Ещё до снега далеко –
Далёко.

@темы: поэзия, полина барскова

---

Льдины трещали, звенели морозы,
С крыш ледяная текла бахрома.
Так опадают махровые розы:
Ризу за ризой роняет Зима.

Словно яранга под бубен шамана
Рвётся на части, узка и тесна,
Пала седьмая завеса тумана, -
Та, за которой приходит Весна.

Фата-моргана и метаморфоза:
Мрамор холодный очнулся, дыша.
Так расцветает махровая роза:
Смертию смерть попирает душа.

Татьяна Казанская
1965

@темы: поэзия, Татьяна Казанская

---

Борис Дубин
ЭВРИДИКА

До срока тешит эта прихоть:
послушным звуком камни двигать
и привораживать зверей.
Но сам в себе не властен голос,
крепчает кровь, и ни на волос
не отвести судьбы своей.

Вот каково поэту было,
когда всю жизнь, комочком пыла
и сгустком света, в немоте
непоправимой отдалялась
и — соль земная — растворялась
в потусторонней темноте.

@темы: поэзия, дубин

---

Михаил Кузмин, 1923

Не знаю, как это случилось:
моя мать ушла на базар,
я вымела дом
и села за ткацкий станок.
Не у порога (клянусь!), не у порога я села,
а под высоким окном.
Я ткала и пела;
что еще? ничего.
Не знаю, как это случилось:
моя мать ушла на базар.

Не знаю, как это случилось:
окно было высоко.
Наверно, подкатил он камень,
или влез на дерево, или встал на скамью.
Он сказал:
«Я думал, это малиновка,
а это — Пенелопа.
Отчего ты дома? здравствуй!»
— Это ты, как птица, лазаешь по застрехам,
а не пишешь своих любезных свитков
в суде.—
«Мы вчера катались по Нилу —
у меня болит голова».
— Мало она болит,
что не отучила тебя от ночных гулянок.—
Не знаю, как это случилось:
окно было высоко.

Не знаю, как это случилось:
я думала, ему не достать.
«А что у меня во рту, видишь?»
— Чему быть у тебя во рту?
крепкие зубы да болтливый язык,
глупости в голове.—
«Роза у меня во рту — посмотри».
— Какая там роза!
«Хочешь, я тебе ее дам,
только достань сама».
Я поднялась на цыпочки,
я поднялась на скамейку,
я поднялась на крепкий станок,
я достала алую розу,
а он, негодный, сказал:
«Ртом, ртом,
изо рта только ртом,
не руками, чур, не руками!»
Может быть, губы мои
и коснулись его, я не знаю.
Не знаю, как это случилось:
я думала, ему не достать.

Не знаю, как это случилось:
я ткала и пела;
не у порога (клянусь), не у порога сидела,
окно было высоко:
кому достать?
Мать, вернувшись, сказала:
«Что это, Зоя,
вместо нарцисса ты выткала розу?
что у тебя в голове?»
Не знаю, как это случилось.

@темы: поэзия, кузмин

---

Сандрильоне

Был день хрустальный, даль опаловая,
Осенний воздух полон ласки.
К моей груди цветок прикалывая,
Ты улыбалась, словно в сказке.

Сменила сказку проза длительная,
В туман слилось очарованье.
Одно, как туфелька пленительная,
Осталось мне — воспоминанье.

Когда, играя, жизнь нас связывает
В беседе тусклой и случайной,
Твой взгляд спокойный не высказывает,
Кем ты была в день свадьбы тайной.

Но мне мила мечта заманчивая, —
Что, нарушая все законы,
Тебе я вновь, свой долг заканчивая,
Надену туфлю Сандрильоны.

Валерий Брюсов
1912

@темы: поэзия, Брюсов

---

Николай Гумилев

Мужик (1918)

В чащах, в болотах огромных,
У оловянной реки,
В срубах мохнатых и темных
Странные есть мужики.

Выйдет такой в бездорожье,
Где разбежался ковыль,
Слушает крики стрибожьи,
Чуя старинную быль.

С остановившимся взглядом
Здесь проходил печенег...
Сыростью пахнет и гадом
Возле мелеющих рек.

Вот уже он и с котомкой,
Путь оглашая лесной
Песней протяжной, негромкой,
Но озорной, озорной.

Путь этот — светы и мраки,
Посвист, разбойный в полях,
Ссоры, кровавые драки
В страшных, как сны, кабаках.

В гордую нашу столицу
Входит он — Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси

Взглядом, улыбкою детской,
Речью такой озорной, —
И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.

Как не погнулись — о, горе! —
Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?

Над потрясенной столицей
Выстрелы, крики, набат.
Город ощерился львицей,
Обороняющей львят.

— «Что ж, православные, жгите
Труп мой на темном мосту,
Пепел по ветру пустите...
Кто защитит сироту?

В диком краю и убогом
Много таких мужиков.
Слышен по вашим дорогам
Радостный гул их шагов».

@темы: поэзия, Гумилев

---

«When I was younger, imagining age, I would think, Maybe you appreciate things more when you don't have much time left. I forgot to include the loss of energy. Some days I do appreciate things more, eggs, flowers, but then I decide I'm only having an attack of sentimentality, my brain going pastel Technicolor, like the beautiful-sunset greeting cards they used to make so many of in California. High-gloss hearts. The danger is gray out».

«And sometimes it happened, for a time. That kind of love comes and goes and is hard to remember afterwards, like pain. You would look at the man one day and you would think, / loved you, and the tense would be past, and you would be filled with a sense of wonder, because it was such an amazing and precarious and dumb thing to have done; and you would know too why your friends had been evasive about it, at the time.
There is a good deal of comfort, now, in remembering this».

Margaret Atwood, «The Handmaid's Tale»

---

Или еще такой сюжет:
я есть, но в то же время нет,
здоровья нет и нет монет,
покоя нет и воли нет,
нет сердца – есть неровный стук
да эти шалости пером,
когда они накатят вдруг,
как на пустой квартал погром,
и, как еврейка казаку,
мозг отдается языку,
совокупленье этих двух
взвивает звуков легкий пух,
и бьются язычки огня
вокруг отсутствия меня.

Лев Лосев

@темы: поэзия, Лосев

---

Стихи к H. Штемпель

1

К пустой земле невольно припадая,
Неравномерной сладкою походкой
Она идет — чуть-чуть опережая
Подругу быструю и юношу-погодка.
Ее влечет стесненная свобода
Одушевляющего недостатка,
И, может статься, ясная догадка
В ее походке хочет задержаться —
О том, что эта вешняя погода
Для нас — праматерь гробового свода,
И это будет вечно начинаться.

1937

2

Есть женщины, сырой земле родные.
И каждый шаг их — гулкое рыданье,
Сопровождать воскресших и впервые
Приветствовать умерших — их призванье.
И ласки требовать от них преступно,
И расставаться с ними непосильно.
Сегодня — ангел, завтра — червь могильный,
А послезавтра только очертанье:
Что было поступь — станет недоступно:
Цветы бессмертны, небо целокупно,
И всё, что будет, — только обещанье.

1937

Осип Мандельштам

---

Метель

1

В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые, спят снега, —

Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, лишь ворожеи
Да вьюги ступала нога, до окна
Дохлестнулся обрывок шальной шлеи.

Ни зги не видать, а ведь этот посад
Может быть в городе, в Замоскворечьи,
В Замостьи, и прочая (в полночь забредший
Гость от меня отшатнулся назад).

Послушай, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, одни душегубы,
Твой вестник — осиновый лист, он безгубый,
Безгласен, как призрак, белей полотна!

Метался, стучался во все ворота,
Кругом озирался, смерчом с мостовой...
— Не тот это город, и полночь не та,
И ты заблудился, ее вестовой!

Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста.
В посаде, куда ни один двуногий...
Я тоже какой-то... о город, и полночь не та,
И ты заблудился, ее вестовой!

Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста.
В посаде, куда ни один двуногий...
Я тоже какой-то... я сбился с дороги:
— Не тот это город, и полночь не та.

2

Все в крестиках двери, как в Варфоломееву
Ночь. Распоряженья пурги-заговорщицы:
Заваливай окна и рамы заклеивай,
Там детство рождественской елью топорщится.

Бушует бульваров безлиственных заговор.
Они поклялись извести человечество.
На сборное место, город! За город!
И вьюга дымится, как факел над нечистью.
Пушинки непрошенно валятся на руки.
Мне страшно в безлюдья пороши разнузданной.
Снежинки снуют, как ручные фонарики.
Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан!

Дыра полыньи, и мерещится в музыке
Пурги: — Колиньи, мы узнали твой адрес! —
Секиры и крики: — Вы узнаны, узники
Уюта! — и по двери мелом — крест-накрест.

Что лагерем стали, что подняты на ноги
Подонки творенья, метели — сполагоря.
Под праздник отправятся к праотцам правнуки.
Ночь Варфоломеева. За город, за город!

Борис Пастернак

@темы: пастернак, поэзия

---

Все представляю в блаженном тумане я:
Статуи, арки, сады, цветники.
Темные волны прекрасной реки…

Раз начинаются воспоминания,
Значит… А может быть, все пустяки.

…Вот вылезаю, как зверь, из берлоги я,
В холод Парижа, сутулый, больной…
«Бедные люди» — пример тавтологии,
Кем это сказано? Может быть, мной.

Г. Иванов

@темы: поэзия, Г. Иванов

---

Tev

Man ir smeldzīga, smeldzīga nojauta,
ka tā pasaule, kuru es dzīvoju,
var daudz ātrāk par tavu būt nojaukta.

To jau neprasa - patīk vai nepatīk,
bet tu skumja un vientuļa nepaliec -
kosmoss mīļuma palika nepateikts.

Ar to vien, ka tu vispār man biji,
mūžs ir attaisnots, pilnīgs un piesauļots,
un tā priekšā es noliecos bijīgi.

Un es mierīgi skatos uz miršanām,
mūsu tuvums ir tuvāks par tuvumu,
un tas noliedz visviens kādu šķiršanos.

Ojārs Vācietis

@темы: поэзия, Va'cietis

---

Нет ничего прекрасней и привольней,
Чем навсегда с возлюбленной расстаться
И выйти из вокзала одному.
По-новому тогда перед тобою
Дворцы венецианские предстанут.
Помедли на ступенях, а потом
Сядь в гондолу. К Риальто подплывая,
Вдохни свободно запах рыбы, масла
Прогорклого и овощей лежалых
И вспомни без раскаянья, что поезд
Уж Мэстре, вероятно, миновал.
Потом зайди в лавчонку banco lotto*,
Поставь на семь, четырнадцать и сорок,
Пройдись по Мерчерии, пообедай
С бутылкою «Вальполичелла». В девять
Переоденься, и явись на Пьяцце,
И под финал волшебной увертюры
«Тангейзера» — подумай: «Уж теперь
Она проехала Понтеббу». Как привольно!
На сердце и свежо и горьковато.

Владислав Ходасевич
1925-1926

*Лотерейная контора (ит.)

@темы: поэзия, Ходасевич

---

Как новый де Грие но без Манон Леско
полкарты аж в Сибирь проехал я легко
и дело пустяка приехал налегке
четырнадцать рублей сжимая в кулаке.

Перевернулся мир теперь другой закон
я должен отыскать туземную Манон
разводку девочку доярку медсестру
в бревенчатой избе на стынущем ветру.

Сергей Чудаков

---

Я сегодня лягу раньше,
Раньше лампу погашу,
Но зато тебя пораньше
Разбудить меня прошу.

Это просто удивленье
Как легко меня будить!
Ты поставь на стол варенье, —
Я проснусь в одно мгновенье.
Я проснусь в одно мгновенье,
Чтобы чай с вареньем пить.

Хармс, 2 ноября 1937

@темы: поэзия, Хармс

---

Отечество моё — в моей душе.
Вы поняли?
Вхожу в него без визы.
Когда мне одиноко, — она видит,
Уложит спать, укутает, как мать.
Во мне растут зеленые сады,
Нахохленные, скорбные заборы,
И переулки тянутся кривые.
Вот только нет домов,
В них — моё детство,
И как оно, разрушились до нитки.
Где их жилье?
В моей душе дырявой...

Марк Шагал

@темы: Шагал, поэзия

---

За поворотом

Насторожившись, начеку
У входа в чащу,
Щебечет птичка на суку
Легко, маняще.

Она щебечет и поет
В преддверьи бора,
Как бы оберегая вход
В лесные норы.

Под нею — сучья, бурелом,
Над нею — тучи,
В лесном овраге, за углом —
Ключи и кручи.

Нагроможденьем пней, колод
Лежит валежник.
В воде и холоде болот
Цветет подснежник.

А птичка верит, как в зарок,
В свои рулады
И не пускает на порог
Кого не надо.

За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога.

Его уже не втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто, как бор,
Все вглубь, все настежь.

Б. Пастернак, 1946