Войницкий. Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну.
Елена Андреевна. Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не знаю, что говорить. Простите, я ничего не могу сказать вам. (Хочет идти.) Спокойной ночи.
*
Осенние розы — прелестные, грустные розы…
*
Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно… (Становится перед ним на колени и кладет голову на его руки; утомленным голосом.) Мы отдохнем!
Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим,
как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит
собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую,
верую... (Вытирает ему платком слезы). Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь...
(Сквозь слезы.) Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди...
Мы отдохнем... (Обнимает его.) Мы отдохнем!
Елена Андреевна. Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не знаю, что говорить. Простите, я ничего не могу сказать вам. (Хочет идти.) Спокойной ночи.
*
Осенние розы — прелестные, грустные розы…
*
Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно… (Становится перед ним на колени и кладет голову на его руки; утомленным голосом.) Мы отдохнем!
Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим,
как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит
собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую,
верую... (Вытирает ему платком слезы). Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь...
(Сквозь слезы.) Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди...
Мы отдохнем... (Обнимает его.) Мы отдохнем!